Житейская история - нестерпимое желание, написать что-то на деревенскую тему закончилось воплощенной мечтой автора, быть ближе к своему народу.

Все рисунки - автора.

                            Житейская история.

И ноженьки то у меня тоненькие, да кривые.

И рученьки то длинненькие, да сухие.

И рожица то невзрачная, да прыщавенькая.

А  росточка я сам невысокого, плюгавенького.

Тельце то все по ветру колеблется.

В чем только душенька держится.

Головушка безжизненно болтается,

О косяки все бьется и ударяется.

Нагулыш я, мужичонка разнесчастный!

На свет появился я напрасно.

Родился я не в родительском доме,

А в прелой, да гнилой соломе.

Рядышком коровка телилась,

Когда мать моя мной опорожнилась.

Меня, родного сына, не признала,

Тряпкой, рванною тельце повивала.

Сломала мне, горетному, ногу,

Подбросила к чужому порогу.

Подбросила, чтобы отвязаться,

Да по кабакам беспрепятственно шататься.

Люди добрые меня с тех пор растили,

На девице работящей женили.

Девка, правда, мне попалась корявая,

Косоглазая слегка, да шестипалая.

На язык она, как видно, больно едкая,

Оттого-то зубы черные, да редкие.

До ушей ползет улыбка ехидная,

Когда молвит что-то злобное, обидное.

Скалкой часто сироту, меня, охаживает.

На мороз так все пинками выпроваживает.

В общем, девушка простая, да невзрачная.

Но, зато уж до работы то горячая!

Как возьмется шуровать по всей избенке то.

Пол выскабливать кривыми то ручонками.

Зад туда-сюда мелькает, да болтается.

Под столом то пропадет, то появится.

Ох, измучен я судьбой своей несчастною!

Жизнь моя, словно погода ненастная.

Очень хочется жену иметь красивую,

Чтобы тихою была, да не спесивою.

Чтобы щи варила жирные мне, с кашею.

Чтоб звалась она красиво – Парашею.

А меня чтоб называла своим Ванечкой,

И кормила каждый день мятным пряничком.

В общем, это о соседке размечтался я.

Она – девушка хорошая, прекрасная.

Тело белое, большое, да пышное.

Все свое, и ничего нету лишнего.

Щечки толстеньки такие, да пунцовые.

Губки алые, глазенки бедовые.

Очень хочется на ней мне пожениться,

Да жене боюсь я в этом открыться.

Отпустила б меня, баба, на свободу.

Пожалела бы несчастного урода.

Ох, боюсь, когда-нибудь не удержусь я.

Самогону, под завязку наклююсь – то.

Как возьму мотыгу, да потяжелее.

Да как бабу отхожу-ка я ею.

Зашибу змею, гадюку подколодную.

Жизнью новой заживу, жизнью свободною.

Вон, бежит домой, легка на помине.

Морда страшная, что кровь в жилах стынет.

Чтой-то я совсем, как-будто, замечтался.

Чтой-то, ветреным иллюзиям поддался.

Может лучше мне на печку завалиться,

Там сподручней от супруги схорониться.

Видно, позже, поквитаюсь я с нею.

Подползет то, ведь, гадюка под змея.

А теперича не буду нарываться.

Рано с жизнью молодою мне прощаться.

Там, на печке, будет все ж, повеселее:

Безопасней как-то там, да и теплее.

Самогонки то успею я напиться.

Буду пить ее, курить и материться.

Вот от этого и стану я сильнее,

И в плечах как-будто даже здоровее.

Сам себе я покажусь великаном,

За четвертым, иль за пятым стаканом.

Вот тогда то и начнется веселуха.

Очень я всегда решительный под мухой.

Убивать ее, конечно же, не стану.

Не хочу прослыть убивцем окаянным.

Так, мотыгою слегка помахаюсь.

Если спросят что, - отвечу, - защищаюсь.

Если выжить в поединке мне удастся.

Вот тогда и предложу я ей расстаться.

И зачем, скажу, такой тебе я нужен?

Разве был тебе я любящим мужем?

Разве мы с тобой друг дружку любили?

Так, чтоб стены ходуном в избе ходили.

Эх, да что там говорить: она, зараза,

Спать со мною не ложилась ни разу.

Вот лежу теперь на печке, рассуждаю,

Жизнь свою вполне пустую вспоминаю.

А она метлой по горнице вьется,

При таких-то скоростях не расшибется!

Как приснул я, даже толком не заметил.

И во сне свою Парашу я встретил.

Целовал ее я в алые губки,

Надевал на плечи беличью шубку.

Пробудившись, поразмыслив немало,

Я прикинул: шуба снится к скандалу.

И пока башкой я тряс, да трезвился,

То скандал и в самом деле разразился.

Понял я: жена меня за ногу тащит,

Бельма выпучила, страшно так таращит.

И визжит, как-будто я Парашкой бредил.

Ну, дык, что, - ей отвечаю, - мы ж соседи!

Что ж, не может мне когда-нибудь присниться,

Распрекрасная красавица-девица?!

-- А чего тогда причмокивал губами?

Может было что, - орет,  - между вами?!

-- Может быть ужо непраздная ходит?

Вижу, ревность то ее так и заводит.

Ах, ты, - думаю, - задел ее прилично:

Значит, личность ей моя, - небезразлична.

Как подумал я об этом, - не знаю.

Показалось, что сердчишко мое тает.

А она же, как за ногу тащила,

Так, всего меня на пол и опустила.

Шибко на пол то я задом опустился.

Даже думал, что он напрочь отвалился.

Вижу, баба как-бы сделалась милее.

И не важно, что крива, ведь черт страшнее.

На полу сижу и пристально так пялюсь,

Просветленною слезою заливаюсь

Вдруг, в глаза ей, так-то, ласково глядя,

Произнес: всегда любил я тебя, Надя!

Что тут с нею, с моей бабою стало.

Только что, ведь, на меня она орала.

А тут, звонко так хихикая, зарделась,

Платье скинула, гляжу, - совсем разделась.

Я уж встать успел; опять меня свалила,

Шейку тонкую мою собой обвила.

И впилась в меня несытыми устами.

Вот, в тот миг все и случилось про меж нами.

И с тех пор зажили мы как небывало.

Мне женой она хорошею стала.

А однажды, просыпаюсь как-то, ночью.

Глядь, она уже сурьмит свои очи.

Хочет утром мне красивой показаться.

Заставляет, знать, собою восхищаться.

Зажилось нам как-то сытно, веселее.

И она добрее стала и полнее.

Часто потчует меня гусиным мясом.

На запивку брашку ставит вместо кваса.

Интерес к еде проснулся в нас немалый.

Бок ей щупаю: под кожей чую сало.

А ведь раньше то, костяшками гремела.

Довела до дистрофии свое тело.

В масле стал я, словно кот с тех пор кататься.

Жиром плотно обрастать и наполняться.

Скоро я, видать, совсем красивым стану.

Продовольствие не бьет ведь по карману.

Все свое: коровки, свиньи, да куры.

От подобной снеди крепнут фигуры.

Так, живем мы: ничего не происходит.

Жизнь коровой дойной по двору проходит.

Но, бывалоча, однажды, вдруг, приснится,

Волоокая красавица-девица.

Сяду я тогда, напрусь плотно кашей,

И вздохну тайком о ней, о Параше.

                                      КОНЕЦ.